Неточные совпадения
Степан Аркадьич знал, что когда Каренин начинал говорить о том, что делают и думают они, те самые, которые не хотели принимать его проектов и были причиной всего зла в России, что тогда уже близко было к концу; и потому охотно
отказался теперь
от принципа
свободы и вполне согласился. Алексей Александрович замолк, задумчиво перелистывая свою рукопись.
И есть
свобода,
от которой человек не имеет права
отказываться, если хочет сохранить достоинство человека, — такова
свобода совести,
свобода духа.
«Когда мужчина признает равноправность женщины с собою, он
отказывается от взгляда на нее, как на свою принадлежность. Тогда она любит его, как он любит ее, только потому, что хочет любить, если же она не хочет, он не имеет никаких прав над нею, как и она над ним. Поэтому во мне
свобода.
Я
от многого мог
отказаться в жизни, но не во имя долга или религиозных запретов, а исключительно во имя
свободы и, может быть, еще во имя жалости.
Нельзя
отказаться от любви,
от права и
свободы любви во имя долга, закона, во имя мнения общества и его норм, но можно
отказаться во имя жалости и
свободы.
Подобный человек не принимает результатов прогресса, принудительной мировой гармонии, счастливого муравейника, когда миллионы будут счастливы,
отказавшись от личности и
свободы.
Миллионы будут счастливы,
отказавшись от личности и
свободы.
Свобода измучила его в декадентстве, в католичестве он
от нее
отказывается.
— Винца — это после, на
свободе когда-нибудь! Вот
от водки и сию минуту — не
откажусь!
А вернуться назад,
отказаться от того, другого, воспользоваться
свободой, которую ему сулят, которую признают за ним…
— Вы уже знаете о новой хитрости врагов, о новой пагубной затее, вы читали извещение министра Булыгина о том, что царь наш будто пожелал
отказаться от власти, вручённой ему господом богом над Россией и народом русским. Всё это, дорогие товарищи и братья, дьявольская игра людей, передавших души свои иностранным капиталистам, новая попытка погубить Русь святую. Чего хотят достигнуть обещаемой ими Государственной думой, чего желают достичь — этой самой — конституцией и
свободой?
Он сказал, что ни на ком не женится, кроме вас, если только женится; вам же он оставил полную
свободу хоть сейчас
от него
отказаться…
Через несколько лет опять возвращается в свет и влюбляется в женщину, любовь которой сам прежде отверг, потому что для нее нужно было бы ему
отказаться от своей бродяжнической
свободы…
Он совершенно
отказался от религиозного обучения, сказавши, что не хочет стеснять никого и предоставляет родителям полную
свободу наставлять своих детей, как им внушают их благочестивые верования.
Мы видели, что Овэн мог обогатиться филантропией — и растратил свое состояние на бедных; мог сделаться другом и любимцем всех партий — и ожесточил их все против себя; мог дойти до степеней известных — и вместо того потерял всякое уважение к себе в высшем обществе; мог получить в свою власть целый край,
отказавшись от одной из основных идей своих, — и не получил ничего, потому что прежде всего требовал
от мексиканского правительства гарантий для
свободы этой самой идеи.
— Да, это грустно, — вздохнул Власич. — Мы это предвидели, Петруша, но что же мы должны были делать? Если твой поступок огорчает кого-нибудь, то это еще не значит, что он дурен. Что делать! Всякий твой серьезный шаг неминуемо должен огорчить кого-нибудь. Если бы ты пошел сражаться за
свободу, то это тоже заставило бы твою мать страдать. Что делать! Кто выше всего ставит покой своих близких, тот должен совершенно
отказаться от идейной жизни.
Заметка хроникера «Петербургской газеты» ценна тою наивною грубостью и прямотою, с которою она высказывает господствующий в публике взгляд на законность и необходимость закрепощения врачей. «Являются ли врачи безусловно свободными людьми, могущими располагать своим временем по личному желанию?» Речь тут идет не о служащих врачах, которые, принимая выгоды и обеспечение службы, тем самым, конечно,
отказываются от «безусловной
свободы»; речь — о врачах вообще, по отношению к которым люди самих себя не считают связанными решительно ничем.
Вызывая к бытию ничто и давая
свободу твари, Бог
отказывается от своего всемогущества in actu [В действительности, на деле (лат.).] и вступает в сотрудничество с тварью.
Нельзя
отказаться от личности,
отказаться можно
от жизни и иногда должно
отказаться от нее, но не
от личности, не
от достоинств человека, не
от свободы, с которой связано это достоинство.
Невозможно и не должно
отказаться от любви во имя долга, социального и религиозного, это рабье требование,
отказаться можно только во имя
свободы или во имя жалости, то есть другой любви же.
Свобода от власти мира, которая есть одна из задач и достижений возрастающей духовности, совсем не значит, что человек выделяет себя из мира для спасения самого себя и
отказывается разделить вопрошания и муки мира.
Тот, кто трусливо
отказывается от страшного бремени последней
свободы, тот не может быть обращен к Христу Грядущему, тот не уготовляет Его второго пришествия.
Эта
свобода духа возможна только потому, что Христос
отказывается от всякой власти над миром.
Уже нельзя
отказываться от бремени
свободы, христианское человечество слишком для этого старо, слишком не только зрело, но и перезрело.
Человек
отказывается от великих идей Бога, бессмертия и
свободы, и им овладевает ложная, безбожная любовь к людям, ложная сострадательность, жажда всеобщего устроения на земле без Бога.
Свобода же есть высшее благо,
от нее не может
отказаться человек, не перестав быть человеком.
Гуманизм отверг сыновность человека —
отказался от его происхождения; отверг
свободу человека и вину его —
отказался от достоинства человека.
«Нет, теперь сделавшись bas bleu, [синим чулком,] она навсегда
отказалась от прежних увлечений, — говорил он сам себе. — Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения», — повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и
свободу его движений.
В первом случае надо было
отказаться от сознания неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в настоящем случае, точно так же необходимо
отказаться от сознаваемой
свободы и признать неощущаемую нами зависимость.